такая семья может жить, только если часть доходов формируется в серой экономике. Например, в крупных городах безналоговая аренда квартир – один из самых распространенных источников существования для бедных слоев. Часть труда мигрантов тоже безналоговая. Число отходников, неформально занятых, достигает, по самым осторожным оценкам, 15–20 млн человек. Доля неформальной экономики в России – до 25–35% ВВП. Во время кризисов, которые часты у нас, семьи выживают, уходя в тень. Доля серой экономики растет, она смягчает удары кризисов.Но серая экономика как амортизатор может существовать только благодаря наличке. Ничем не меченной, которую нельзя отследить. Не случайно в пандемию, в кризис 2020 года, сумма наличных денег в обращении выросла на 22%, а средства на корсчетах банков в ЦБ, т. е. ликвидность банков, – только на 6%.
Сверхрегулирование, избыточность, жестокость ограничений – постоянная болезнь в России, связывающая тех, кто хотел бы и мог бы действовать, по рукам и ногам. Экономика наказаний, а не стимулов, экономика обвинительного уклона – в ее ландшафте цифровой рубль может занять выдающееся место. Имеешь мобильный телефон – знаешь, что всегда можно отследить твое местонахождение и твои разговоры. Имеешь цифровой рубль – знаешь, что всегда в отличие от наличных немеченых купюр можно узнать, кому, когда, за что и сколько ты платил и куда ушли деньги, даже если ты это делал в режиме офлайн. Не слишком ли много слежки на развивающемся рынке, который объективно нельзя пережимать, чтобы он мог действительно развиваться?
Третья экономическая проблема, порождаемая цифровым рублем, заключается в том, что ЦБ получит возможность избыточно ограничить кредитную деятельность коммерческих банков. Способность этих банков «создавать деньги», кредитуя население и бизнес, – условие жизни любой экономики. До сих пор эта способность ограничивалась нормативами ЦБ и остатками средств на корсчетах банков. Скажем, «Сбер», в котором большой внутренний оборот между миллионами счетов его клиентов, может иметь многомиллиардные объемы кредитной эмиссии. Деньги, выпущенные им при кредитовании своих клиентов, могут долго не покидать пределов банка, просто обслуживая их платежи внутри него и не задействуя корсчета в ЦБ. Но с внедрением цифрового рубля такая «лафа» для коммерческих банков закончится. А для среднестатистического заемщика это может означать еще большую кабалу, чем процентная ставка сегодня.
Четвертая проблема: цифровой, меченый рубль – отличное средство для перехода к ограничениям в его конвертируемости. Это может случиться, если и дальше наша экономика будет подвигаться к административной системе. Сегодня все это будут отрицать. А завтра, если так жизнь сложится, – действовать.
Преимущества цифрового рубля, наверное, существуют. Но у него есть риски. И лучше быть оппортунистами сейчас, чем потом.
Яков Миркин, экономист